21:40 Страна мурашей | |
Опыт построения капитализма в отдельно взятом селе
Публикация Автор: Ирина Александровна Дементьева
ИЗДАЛИ, как свысока, видится Большое Мурашкино раскрытой книгой, прошитой по сгибу суровой ниткой реки Сундовика, с бегущими к воде строчками-переулками, плотными абзацами усадеб и курсивом новых коттеджей на полях. Но если читать не с облака, то все окажется не так просто: и усадьбы иные просели, и переулки путаннее, и люди...
Ни город Мурашкино, ни деревня: дома как будто сельские, но покрупнее, много полукаменных, с высоким крыльцом и глухим забором, с кольцом на калитке. В этот год урожай яблок, за заборами лампами светится антоновка, но ценят не ее, а картошку.
А на картошку, как назло, болезнь напала, да и мелка - дожди все лето.
Мурашкино, которое мы потерялиНЕ ТАК УЖ и велико Большое Мурашкино, не больше теперь, чем сто лет назад, когда перевалило ему за пять веков.
Для нас время бежит тем быстрее, чем больше нажитых лет. Для городов и весей оно плывет вровень с течением истории, не обгоняя, а норовя отстать. Как деды наши жили, так и мы жить будем. Худо ли? Сто лет назад шумело Мурашкино, торопясь за развитием капитализма в России. Вагоны, пароходы и телеги везли сюда из Туркестана, Дербента и из самой Персии многопудовые тюки овечьих шкур, из Германии краску и дубильные смеси, а увозили готовый товар - раскрой и шубы.
Мурашкино богатело. Числились крестьянами, а имели большемурашкинские ряды на Нижегородской ярмарке. Одевались по-городскому, а в обычаях блюли домострой, молились в девяти церквях. Была здесь единственная в России школа инструкторов мехового дела, получавшая медали на промышленных выставках в Брюсселе и Буэнос-Айресе, а женились по сговору, девиц воспитывали по-теремному.
Но бывали и со страстями великими и глубокими. И до сих пор нет-нет, да напомнит о себе незаурядностью характер иного мураша.
Во время наездов на землю предков из родного Ленинграда я еще застала почти столетнего Ивана Ивановича Кутырева. Лет тридцать после смерти жены ежегодно оставлял он на ее могиле в памятнике-вертлюге любовные стихи. Любовь непонятного многим шекспировского масштаба.
Кутили в ресторанах на Большой, теперешней улице Свободы, большие мураши, по-нынешнему олигархи, Панышевы, Моневы, Яшновы.
Тянулся за ними средний класс - Агафоновы, Дементьевы, Крутовы (недавние, между прочим, крепостные блистательной Зинаиды Волконской). Кормились от них не только половые в трактирах, но и все прочие, а главное, сотни рабочих с семьями. Не жирно кормились, что правда, то правда, и рано умирали - лет в тридцать - сорок, чаще всего от туберкулеза. Но большемурашкинский истеблишмент, наращивая оборотный капитал, не оглядывался по сторонам. А и правда, чем не олигархи? Дома ставили не хуже, чем в Нижнем и чем нынешние новые русские. Приглашали даже итальянских архитекторов, как издавна заведено было на Руси.
Дома и сегодня стоят, пережив все экспроприации-национализации, и виднее всех - трехэтажный дворец Ивана Панышева по прозвищу Турка. Прозвали так за смоляную масть да за крутой нрав.
Власть была у них в кармане - пяти полицейских с одним урядником доставало, чтоб беречь порядок. (Забегая вперед, скажу: сейчас для того же дела имеется восемьдесят милиционеров. В ходе операции "Вихрь - антитеррор" они недавно обнаружили, что из погреба гражданки М. украдено шесть мешков картошки. Следствие отрабатывает несколько версий преступления.).
Хотели было железную дорогу протянуть через Большое Мурашкино, но олигархи скинулись на взятку, и дорога пошла в двадцати пяти километрах через Пьянский Перевоз. Хорошо! Не побегут отсюда в Нижний по "железке" рабочие мураши, не увеличатся издержки производства. Просчитались, перемудрили. Конкуренты из Казани, Перми, Вятки, Порхова, у которых привоз-вывоз товара стоил дешевле, стали теснить большемурашкинских бизнесменов. Да и основные фонды никак не обновлялись: все те же ножи для борсканья овчины да скорняжья игла.
Кое-какое оборудование появилось после революции, когда все меховое производство, съежившись, сосредоточилось в артели им. Клары Цеткин. "Клара" и стала тем "промышленным гигантом", что поглощал в разные годы до шестисот мурашей, сначала мужчин, а позже в основном женщин.
Небо с овчинкуПОСКОЛЬКУ социализм - это учет, то с его победой появилось много учетчиков, и кучковались они вокруг возникших вдруг контор.
Мужчины оседали в конторах. Отсюда пошло шустрое племя районной номенклатуры. Вениамин Кокурин, сегодняшний глава администрации, считает, что мужчины вообще менее ответственны, чем женщины. И ленивее. Женщины в заботах о семье постепенно вытеснили их с тяжелых производств. На меховой фабрике сегодня работает всего 1 (один) мужчина на самом тяжелом, не для женских рук, участке - в сырейном цехе. Работает начальником цеха.
Нетрудно, конечно, оспорить гипотезу Вениамина Кокурина.
Возможно, дело не столько в физиологической лени прекрасного мужского пола и его романтической склонности к самогону, сколько в суровых реалиях постсоциалистического капитализма. Хозяин меховой фабрики - бывшей "Клары" - предприниматель из соседнего Княгинина Свистунов платит своим рабочим по 300 рублей в месяц, и те оставляет до лучших времен. Ну какой мужик согласится работать на чужого дядю задаром! Тут бы следовало разоблачить звериное лицо эксплуататорского общества, но тому мешает, по крайней мере, одно соображение. Свистунов купил фабрику вместе с доперестроечными долгами, и пока вся прибыль уходит на вызволение из кабалы. Конечно, Свистунов платит налоги в своем, Княгининском районе, но и Мурашкину кое-что достается. Вот приняли в штат еще пятьдесят человек. Дали объявление: зовут швей, обещают платить по 800-1200 р.
Как мы знаем, все решает, в конечном счете, производительность труда. Так вот, такую же работу, что и при социализме, теперь делают 230 работниц вместо шестисот. Перекуров нет, чай не пьют, даже посудачить некогда. Головы не поднимают все восемь часов.
В Большом Мурашкине о социализме тоскуют все, с кем приходилось говорить. Как деды наши жили, так и мы жить будем.
Худо ли? И труд был не каторжный, и деньги платили вовремя. Когда в одночасье рухнула плановая система, оказалось, что ни шапки, ни рукавицы - продукция "Клары" - более никому не нужны, но аванс и получку продолжали исправно выдавать. Брали кредиты, но платили! Так и легли на дно вместе с процентами по кредитам. Социализм, однако.
Гендиректор (псевдоним хозяина) Свистунов вертится сам: сначала загрузил швейное производство, получив заказы из Москвы от МВД и налоговой полиции, теперь сырейный цех перерабатывает австралийскую овчину в мягкий и легкий мех. На подходе овчина из Молдовы. В ателье при фабрике шьют, наконец, дубленки. Районный глава Кокурин не нахвалится - легкая, теплая, не вынашивается.
Пробовал носить турецкую, но в той, уверяет, холодно и карманы тотчас обвисли.
Сырейный цех Свистунов обнес двойным забором и завел сторожевых собак. А не сделай он так, получится по укороченному Некрасову: "Вынес достаточно русский народ, вынесет все...".
Учитывая хватательные инстинкты не столько свои, сколько начальства, мураши и прежде переименовывали "Клару" в "Кралу".
О порядке говорят мечтательно и с надеждой все - от главы районной администрации Кокурина до моих двоюродных сестер-пенсионерок Лиды и Люси. Вениамин Кокурин мечтает о национализации. Нет, нет! Не меховой да швейной фабрик. Здесь он - реалист, понимает, что из русла перемен так просто не выгрести, - о национализации хотя бы пунктов приема цветных металлов. О кабеле уж и речи нет, срезают медные провода с высоковольтных линий. Гибнут, попав под высокое напряжение, но на место погибших встают новые борцы с проклятой собственностью. И не смотрят, какая она: частная, муниципальная или государственная. Недавно трансформаторную подстанцию за одну ночь раскурочили. Сами ведь, злоумышленники, без электричества останутся.
Районная статистика не учитывает коммерческие структуры и частные предприятия. Не то чтобы в упор их не видит, но просто душа не лежит. Кажется, все дело в аббревиатурах. ОАО, ЗАО и прочие акционерные общества можно все еще считать как бы всенародной собственностью. Частное предприятие (ЧП) - вызывает естественную аллергическую реакцию. Поэтому продукция швейной фабрики тоже не упоминается в районных рапортах.
Когда в начале девяностых внезапно упал спрос на шубы из искусственного меха - основную продукцию швейной фабрики, - ее генеральный директор Елена Юрьевна Кныш сдала фабрику в аренду частному предпринимателю... Елене Кныш. Опустив для краткости переходный процесс, следует рассмотреть конечный результат.
Средняя зарплата теперь 1212 р. Выплачивают ее два раза в месяц без задержек. Но работа, как и у Свистунова, такой интенсивности, что не каждый выдержит! В одеяльном цехе женщины выколачивают свою зарплату палками. Стоят и лупят по одеялу на широком столе.
Восемь часов подряд, каждый день. Такова технология. Пока что труд и капитал в конфликт не вступают, идет процесс развития производства. Но все еще впереди.
"Легко впрягать усталого коня", - давно заметил поэт Виктор Кельдюшкин, разгадав формулу российского долготерпения. Цена хлеба
МУРАШИ суеверно не называют капитализм капитализмом, а только - "после перестройки". Но, подумав, говорят со знанием дела: "В базарный день в шобонный (по-нижегородски - одежный) ряд пойдешь, а там такие шобоны, что прежде и в ГУМе, чай, не увидишь".
В Москву приезжали в гости, но увозили не только "шобоны", а, как вся Россия, мясо-колбасу-масло. Теперь все это в изобилии в местных магазинах и лавках. Рядом с районной библиотекой - самый богатый "четвертый" магазин потребкооперации. Колбасы там и финские, и немецкие, и итальянские, но лучшие - свои, мурашкинские. Библиотекарши заходят туда, как в музей, - купить не на что. Зарплата 500 р., да и ту месяцами не видят. Живут, как все в поселке, огородами. На столе - все та же картошка и соленья. ("Хороша закуска капустка: и подать не стыдно, и съедят - не жалко".).
У главы администрации под картошкой десять соток. У поэта Виктора Кельдюшкина еще и ульи. Виктор Степанович слывет искуснейшим пчеловодом и о пчелах готов говорить с тем же пылом, что и о стихах, главном своем призвании. Пятнадцать лет подряд, каждую весну оставляя хозяйство на брата, катал он по России на велосипеде, ночуя то в гостиницах, то у добрых людей, а то и в стогу. Искал и находил родственные души. Стихи ему потом присылают, и он в обмен шлет свои сборники. В последнее время выпустил три, больше, чем за всю предыдущую жизнь. А газет, кроме районного "Знамени", не читает, как и большинство в Мурашкине.
Даже и в библиотеке нет ни одной центральной, кроме "Российской", а об "ОГ" и не слыхали. На подписку нет денег. Спасибо фонду Сороса, присылающему толстые журналы. Грант этого фонда выиграл, кстати, и местный музей. Связь с внешним миром у мурашей через ОРТ, РТР и нижегородское телевидение.
Надо отдать должное Мурашкину. Оно умеет держать людей. Мир сотрясают человеческие подвижки, миграции, бесприютность. А Мурашкино, хоть тоже пережило достаточно передряг, выходило из них небогато, но обжито. До того, чтобы доить коров вахтовым методом, никогда не опускалось.
Мураши, перебравшиеся в Нижний, огородов своих не бросают. Кто разбогател, строят коттеджи. Богатства, не то что прежние купцы, пока стесняются, ссылаясь на зятьев и племянников. И то правда - откуда богатство? Со стороны (свобода слова!) шепнут, поминая прежние должности и нынешние связи. Но более озабочены не чужим богатством, а своими тяготами.
Недавно на хлебозаводе случился брак. За бракованным хлебом выстроилась очередь, как в прежние времена. Брали не на корм скоту, а себе - поесть вволю. И то! Буханка стала четыре восемьдесят!
Цена на хлеб приближается к опасному порогу. Великую Французскую Революцию, что бы там ни декламировали про "либертэ, эгалитэ э фратернитэ", втолкнули в Историю парижские булочники, задрав безбожно цены. В феврале 1917 года русскую революцию начали женщины в очередях за хлебом, а царя свергли, когда фунт хлеба вырос в цене от двух с полушкой копеек до двенадцати, а пуд муки с рубля до семнадцати рублей. (Цены взяты из "Меморiала, Книги домской экономiи", которую всю жизнь вел мой дед Григорий Иванович Дементьев. Политики в тех книгах нет, а цены остались.
Дед занимался меховым промыслом и одно время был богат. Сейчас в его двухэтажном особняке с эркером над парадным крыльцом на улице Свободы, где когда-то кончалась Заострожная, размещается большемурашкинская милиция.
Дом купца Дементьева. Фото сайта.
Дом этот он продал в 1914-м с началом мировой войны, когда разорился, не сумев оплатить векселя германских компаньонов. Был Григорий Иванович толстовцем, собрал немалую библиотеку и все книги свез в уезд, умалившись до "малых сих". Расписку все же сохранил...).
Все своей мерой меряется. Стоят промышленные миллионные центры и знаменитые на всю страну города, а больше всего людей живет не в них, а в районах, не на всякой карте отмеченных. Для меня Большое Мурашкино не ускользающая натура, а градусник под мышкой у России. Может быть, потому, что понятна шкала. Цена хлеба - первая риска. Остальные - дальше. Мурашей становится меньше год от года. В прошлом 99-м родилось 150, а умерло 265 человек. Убыль - 115. Так. Теперь доходы. Среднемесячная заработная плата у работников управления 1569 рублей, у работников культуры - 495 р.
Нормальное соотношение. Всероссийское. В Москве теоретики государства и права давно установили, что чиновнику нужно платить много, чтобы взяток не брал. А библиотекарю и так никто не даст.
Над зданием администрации района, вобравшей райком КПСС и райисполком, - трехцветный флаг РФ, а на фронтоне - советский герб. В районной газете "Знамя" напечатаны чьи-то (не Кельдюшкина!) стихи:
"Знамя" под одной крышей с райкомом КПРФ. На выборах президента голосовали за Путина и Зюганова - в райцентре, за Зюганова и Путина - на селе. Так и живем двоякодышащими.
Время покружило, покружило и застыло, остекленев.
Житие председателяНЕДАВНО Земское собрание утвердило герб и гимн Большемурашкинского района. На гербе - распятая овчина (воспоминание о славном прошлом) и два колоска. Вот они-то и должны выручить.
В объеме валовой продукции района доля сельского хозяйства - больше половины. В бюджете, однако, доходы от сельского хозяйства не отмечены. Все, что выращивается и производится колхозами, уходит на их собственное выживание. В Большом Мурашкине нет промышленности, перерабатывающей сельхозпродукцию, за исключением нехитрого хлебозавода. Нет молочного завода, сыродельного, нет консервного завода, нет мясокомбината. Нет и первейшего по доходам, хоть малого, винокуренного заводика. А потому-то все денежки плывут мимо местного бюджета в чужой карман.
Колхозов восемь, вернее семь, и одно государственное предприятие - племзавод "Большемурашкинский", ничем особо от колхозов не отличающийся. В эпоху надежд на быстрое развитие капитализма в деревне их делили на фермерские хозяйства, переименовывали в акционерные общества, сельскохозяйственные производственные кооперативы (СПК), но они как были, так и остались колхозами. По принятому Госдумой закону в неделимый фонд кооператива входит все мало-мальски ценное, и если член кооператива захочет теперь отделиться, то останется в чем мать родила.
Фермеров в районе не то 42, не то 40. Ни точного их числа, ни рода занятий никто не знает. Пожимают плечами. В сводках сельхозуправления не значатся. С одним, самым, как говорили, перспективным, обещали устроить встречу. Потом, отводя глаза, сообщили, что от встречи он наотрез отказался. С другим судится Людмила Серова - председатель СПК "Колос". Называет его жохом, жуликом. Ей веришь, потому что не верить Людмиле Ивановне нет никакой возможности. И все же, не поговорив с самим истцом, а иск подал именно он, от оценок воздержусь.
Людмила Ивановна - молодая, маленькая, стройная, с подколотой по-школьному рыжей косой, не столько красотой своей удивляет, сколько каким-то не сегодняшним энтузиазмом, искренностью и беззаветностью, что ли. В село Григорово попала по распределению после Горьковского сельхозинститута. В неполных 22 года назначили ее главным бухгалтером колхоза "Путь к коммунизму". При "немцовском переделе", когда "Путь к коммунизму" образовал развилку и человек тридцать ушли направо, состоялись выборы председателя. Выставили свои кандидатуры прежний - Осенчугов и главный механик Масанов. Люди стали уговаривать Людмилу стать третьей. Она - ни в какую! Еще и ребенок на руках годовалый. Но думала, думала и согласилась.
Ах, какой бы получился очерк о Людмиле Серовой в те давние годы, когда мы считали, что судьба сельского хозяйства в руках умных и дельных председателей! И не очерк даже - сценарий.
Вот они сидят в конторе - двое проигравших девчонке с разгромным счетом, она - новый председатель, и начальство из района. Мужчины молчат, пунцовые и злые. Дел не передают, даже ключи не отдали.
Засуха, год 98-й, 1 апреля ушел главный агроном. Предал.
Воруют. За всем не углядишь. Оставили в поле комбайн, кто-то подъехал ночью и слил
Пошла к своей "Ниве". За спиной Ожогин - Серегину:
А что делать Ожогину? В планах сельхозуправления его нет, солярку на него не закупали.
У Серовой в "Колосе" дойное стадо - 400 коров. Удой 3200 литров от коровы. На втором месте в районе. Обогнал только Ломаченко - директор племзавода. Так то знаменитый Ломаченко!
Григоровский колхоз "Путь к коммунизму" переименовали в нейтральный "Колос". Соцсоревнование теперь называется трудовым соперничеством.
Колхозы - опора государству, а государство не опирается. Оно теперь другое, не социалистическое. Да и колхозы хотят торговать не с государством, а с выгодой. Как быть? Людмила Ивановна в раздумьях, но выход, кажется, знает. По ее характеру - поломать бы все к черту, да отстроить заново! Григорово - родина неистового Аввакума - русского Савонаролы.
Над оврагом, на травянистом выступе - памятник протопопу. Стоит он, грозно воздев к небу, двуперстую десницу. Рядом, привязанный к колышку, пасется безмятежный теленок.
Пришлось и Людмиле Ивановне публично изобличать пороки своих новых земляков. На сенокосе в деревне испокон работали от зари до зари. Сейчас начинают в 10, в два кончают обед, в 17 бегут домой на свои участки. Пьют и в праздники, и в будни, и на работе, и вечером. Шинкарки днем и ночью дадут самогон, а то и бодяжное пойло. Травятся, умирают и пьют на поминках все ту же бодягу. В уплату за горькую идет все: зерно, картофель, молоко, дизмасло, солярка, запчасти, цветной металлолом, мясо, силовой кабель.
Мужики слушают и посмеиваются. Участковый тоже посмеивается. Он - здешний.
Как считали работу в колхозе барщиной, так и до сих пор считают. Раньше боялись, теперь перестали бояться. У барина и своровать не грех. Ну, не получается переделать природу человека!
Слова можно переделать. Самостоятельный человек сам стоит. Никто его не поставил, и не ждет он, как теленок в русской присказке, пока не переставят.
"Иногда запрусь в кабинете, - рассказывает Людмила Ивановна, - уроню голову на стол. Все, больше не могу! Посижу недолго - и начинаю все по новой".
Уверена, не читала никогда Людмила Ивановна "Жития Аввакума". До того ли председателю?
(Примечание: в декабре 2017 года СПК "Колос" признан банкротом, имущество выставлено на торги)
| |
Категория: Топ материалов | Просмотров: 294 | |
Всего комментариев: 0 | |